Книга крупным планом Данилов-Данильян В.И., Лосев К.С., Рейф И.Е. Перед главным вызовом цивилизации

Данилов-Данильян В.И., Лосев К.С., Рейф И.Е. Перед главным вызовом цивилизации: Взгляд из России. – М.: ИНФРА-М, 2005. – 224  с.

Авторы – ведущие ученые-исследователи в области глобальных проблем человечества. Книга адресована широкому кругу читателей. В доступной форме повествуется о таких сложных мировых проблемах как глобальный экологический кризис, устойчивое развитие, рассматриваются причины экологического кризиса и различные стратегии развития цивилизации. Авторы развенчивают техногенную концепцию ноосферы и обосновывают необходимость реальных сдвигов в общественном сознании, в обновлении систем ценностей, в новой духовной парадигме общества, постулируется причинная связь духовного и экологического кризиса цивилизации.

Логическим завершением каждой главы книги служит список литературы по теме. В конце книги также приведен список литературы и дан предметный указатель.

Содержание

Глава 4 (отрывок)

4.1. Основания устойчивости в природе и цивилизации

Подходы и трактовки устойчивости. «Развитие, которое не ставит под угрозу благополучие будущих поколений». Развитие без роста в живой природе. Конкурентные отношения в биоте и в социуме. Значение генетической и внегенетической памяти. Темпы роста цивилизации и эволюционирование биоты.

Пришла пора обратиться к, пожалуй, центральному для этой книги понятию устойчивого развития и едва ли не самому знаменитому термину последнего десятилетия XX века. Что это – действительно путеводная нить для выхода из нынешнего цивилизационного тупика или очередная широковещательная кампания? И знает ли хоть кто-то по-настоящему, что же это такое – устойчивое развитие?

Введенный в обращение докладом Комиссии Брундтланд и канонизированный Конференцией по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро, термин «sustainable development» уже прочно укоренился в коммуникационной системе мирового сообщества. Возможно, более точно это английское выражение следовало бы передать как самоподдерживаемое развитие, что полнее соответствует определению, данному Комиссией Брундтланд: «Sustainable development – это такое развитие, которое удовлетворяет потребности настоящего времени, но не ставит под угрозу способность будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности». В то же время оно «ни в коем случае не может ставить под угрозу природные системы, от которых зависит жизнь на Земле: атмосферу, водные ресурсы, почву и живые организмы» [Наше общее будущее, 1989, с. 51]. (Заметим в скобках, что даже и в этом определении дается не столько формулировка самого понятия, сколько характеризуются его цели.)

Характерно, что первыми идею устойчивого развития выдвинули экономически успешные страны, и это не случайно. Давным-давно разрушив свои собственные природные экосистемы, они раньше других осознали те экологические последствия, что несет остальному миру попытка повторить их путь. Так что прозвучавшее из Рио-де-Жанейро предупреждение о том, что глобальная экосистема на самом деле истощима, что в экономике необходим учет экологического фактора и что технический прогресс далеко не всегда равнозначен прогрессу социальному, показало, что проблема эта стала наконец фактом общественного сознания.

Но, пожалуй, особенно ясный отчет отдают себе в этом ученые. В том же 1992 г. 1680 научных деятелей из 70 стран, включая 104 Нобелевских лауреатов, входящих в «Союз обеспокоенных ученых», выступили с заявлением, в котором говорится: «Человеческие существа и мир природы находятся на пути к столкновению <...> Способность Земли обеспечивать потребности растущего числа людей ограничена, и мы быстро приближаемся к многим из соответствующих пределов. <...> Остается не более одного или нескольких десятилетий до тех пор, когда шансы устранить возникающие перед нами угрозы будут утрачены и перспективы для человечества неизмеримо сократятся» (цит. по [Кондратьев, 1996]).

Однако будет преувеличением сказать, что мировая общественность имеет уже некий сложившийся взгляд на существо устойчивого развития. И поскольку его теоретическая база находится еще в стадии формирования, разночтения в трактовке этого термина пока, увы, неизбежны. Причем особенный разнобой возникает там, где речь заходит о принципиальной совместимости устойчивости и роста или о соотношении роста и развития, с характерным смешением и даже путаницей двух последних понятий.

Так, некоторые утверждают, что устойчивость и развитие находятся в противоречии друг с другом, а потому от чего-то в этой паре надлежит отказаться [Валянский, Калюжный, 2002]. Здесь можно бы напомнить, что развитие с философской точки зрения есть частный случай движения, как, впрочем, и наоборот (движение к гражданскому обществу, движение к социальному равноправию и т.п.). А устойчивость движения – одно из важнейших понятий в математике, где последнее отождествляется с изменением, а первое – с инвариантностью, то есть постоянством какого-либо отношения или свойства объекта, сохраняющегося при любых изменениях из конкретного фиксированного класса [Данилов-Данильян, 2003].

В таком случае развитие цивилизации, социальной группы или экономической системы на том или ином отрезке времени можно считать устойчивым, если оно сохраняет некий инвариант, в особенности если речь идет о таких существенных свойствах системы, от которых зависит, например, ее выживание. Для цивилизации в целом таким инвариантом является тот предел ее давления на окружающую среду, за которым иссякают адаптационные возможности биосферы и начинается ее необратимая деградация (подробнее об этом см. 5.1).

Что же касается другой пары понятий, то есть роста и развития, то здесь разночтения отчасти упираются в многовариантность английского to develop, означающего и развиваться, совершенствоваться, и расти, расширяться (в том числе применительно к предприятию, к бизнесу). И это как бы добавляет оснований тем авторам, которые связывают устойчивое развитие с ростом, пусть и замедленным, лимитируемым сферой наличных ресурсов, или же не выходящим за пределы ассимилирующей способности природных экосистем [Making Development Sustainable, 1994]. Но так или иначе, подавляющее большинство исследователей допускают в рамках устойчивого развития ту или иную форму экономического роста.

А между тем при всем переплетении или наслоении этих понятий между ростом и развитием существует достаточно глубокое смысловое различие, зафиксированное, в том числе, и в языковой практике. «Развитие, – говорится в толковом словаре С. Ожегова, – процесс перехода из одного состояния в другое, более совершенное, <…> от простого к сложному, от низшего к высшему». А вот что сказано там же по поводу роста: «Увеличение организма или отдельных органов в процессе развития. Увеличение в числе, размерах, развитие. Усиление, укрепление. Совершенствование в процессе развития»¹.

Таким образом, налицо важная отличительная черта, позволяющая до известной степени развести эти два понятия. И если рост – процесс по преимуществу количественных изменений, то развитие – качественных. А следовательно, каждый из этих процессов подчиняется своим особым законам и дает несовпадающие друг с другом результаты. Так, например, постоянно усиливающееся давление цивилизации на биосферу, достигшее уже границ ее адаптационных возможностей, – наглядная иллюстрация экономического роста, попирающего любые ограничения и пределы.

Но если человечество, как думают некоторые, действительно обречено на непрерывный рост в той или иной его модификации, то резким контрастом ему служит в этом смысле биота.

В самом деле, процесс становления и эволюционирования естественных экосистем, откуда, собственно, и заимствовано понятие sustainability, строится, по-видимому, на совсем иных основаниях, чем обустраиваемый человеком мир, а их поведение характеризуется как раз феноменом развития без роста. Возьмем ли мы тропический лес или тундровое сообщество – все эти эволюционно сложившиеся экологические системы давно уже развиваются только качественно, но не растут (во всяком случае, на протяжении исторического времени).

И пределов для такого качественного развития, по всей вероятности, не существует, чему свидетельством колоссальная сложность биоты. А стимулом для него служит ее постоянный «диалог» с окружающей средой, поиск наиболее эффективных механизмов ее регуляции и стабилизации, а в случае внешних возмущений – путей возвращения окружающей среды в границы стабильности. Хотя после особенно сильных и продолжительных возмущений этот возврат достигается уже на путях эволюционного видообразования, то есть радикальной перестройки внутренней структуры биоты, что требует сотен тысяч, а иногда и миллионов лет. И все эти процессы разворачиваются на основе конкуренции и отбора организмов и их сообществ по критерию эффективности управления окружающей средой, чем и обеспечиваются, в конечном счете, пригодные для продолжения жизни условия.

Казалось бы, эволюция и прогресс человечества также основаны на конкуренции этносов, культур и цивилизаций. И, тем не менее, для него, наоборот, характерен непрерывный и все ускоряющийся рост – демографический, экономический, материальный, который иногда приравнивают к прогрессу. Но если конкурентные отношения в биоте есть важнейшее условие ее долговременной стабильности, то применительно к человеческой цивилизации приходится делать диаметрально противоположные выводы – здесь конкурентные отношения цивилизационных подсистем оказываются зачастую едва ли не главным источником неустойчивости мирового сообщества [Данилов-Данильян, 2003].

И если, скажем, какая-либо страна или группа стран выполняют те или иные функции по обеспечению социально-политической устойчивости, то их стабилизационные усилия обнаруживают, как правило, и свою оборотную сторону и практически неотрывны от факторов, которые можно квалифицировать как дестабилизирующие. Думаем, что примеры подобного дуализма из истории последних полутора-двух десятилетий еще достаточно свежи в памяти читателя, чтобы останавливаться на них специально. Так что не будет преувеличением сказать, что опасность человеческому роду во многом исходит от него самого.

Но связана ли эта «ахиллесова пята» человечества с какими-то фундаментальными особенностями его бытия? Думаем, что да. И здесь прежде всего хотелось бы обратить внимание на самый способ взаимодействия человека со средой обитания, который выделяет его среди всех прочих населяющих Землю живых существ. Потому что если остальные биологические виды тем или иным способом приспосабливают свою жизнедеятельность к окружающей среде, то человек – единственный из всех, кто пошел по принципиально иному пути, приспосабливая среду к своим нуждам и потребностям, а значит, и подвергая ее неизбежной деформации и разрушению.

Но не менее важны и различия в механизме обеспечения устойчивости, основу которого в биоте составляет ее генетическая память – так сказать, ее «становой хребет». В цивилизации же, как структуре надбиологической, последняя дополнена еще и вне-генетической памятью, иначе говоря – культурой.

Однако в культуре следует различать ее базовую часть – мировоззренческие, духовно-нравственные ценности – и весь комплекс практических знаний и умений, включая и технологии, которым владеет современное человечество. И если первая культурная составляющая изменяется крайне медленно, образуя ядро устойчивости социума, то вторая век от века прирастает все стремительнее, вовлекая в этот процесс и окружающий природный мир. Собственно, в ней-то и кроется разгадка непрерывно ускоряющегося роста цивилизации, несопоставимого по своим темпам с эволюционированием биоты. Именно эта коллизия и породила в наши дни ситуацию экологического вызова.

Ведь наращивая свою технологическую мощь, свой экономический и финансовый капитал, человек не может соответственно увеличить продуктивность капитала природного, определяемую совсем другими, естественными процессами – количеством поступающей на Землю солнечной энергии, способностью ее усвоения и трансформации в органику растительной биотой, скоростью биохимических реакций и т.д.

Можно, вероятно, и дальше игнорировать всю эту тревожную симптоматику, как кое-кому хотелось бы, но надо ли объяснять, что «терпению» природы рано или поздно должен прийти конец. И в этом смысле идея устойчивого развития есть первая осознанная попытка найти выход из сложившегося тупика, пересмотрев самые основы существования цивилизации. Причем попытка, идущая много дальше реализуемой в развитых странах с конца 1960-х годов так называемой энвайронментальной, то есть щадящей окружающую среду экономики, обо всех плюсах и минусах которой было уже сказано выше (см. 1.1).

Посмотрим же, как претворяется эта идея на практике – в тех конкретных национальных планах и программах по устойчивому развитию, что были разработаны и приняты по предложению Конференции по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро.

Глава 6 (отрывок)

6.3. Устойчивое развитие и «реальное состояние человека»

Устойчивое развитие как мировая идея. «Решение проблемы находится внутри, а не вне человеческого существа». Биоцентризм или антропоцентризм? В поисках этоса глобального мира. Природный императив или социальная утопия. «Реальный человек» перед лицом экологического вызова. «Правды не знает никто...»

Мы обрисовали здесь бегло и в первом приближении контуры тех целесообразных организационных форм, что необходимы, на наш взгляд, для обеспечения устойчивого развития, если дело дойдет до практического его воплощения. Разумеется, возможны и иные представления и подходы к проблеме, как и иные планы ее решения, и единственно, чего мы не можем себе позволить, как заметил в свое время А. Печчеи, так это не иметь никакого плана.

Однако правда и то, что ни одна страна не сделала еще сколько-нибудь серьезного шага в данном направлении, если не считать таковыми внедрение экоэффективных технологий (когда «грязные» производства при этом зачастую не ликвидируются, а переводятся в «глубинку», в отдаленные слаборазвитые страны) или локальную очистку окружающей среды – меры, направленные не столько на преодоление кризиса, сколько на поддержание сложившегося status quo. Но рост безудержного потребления и демографический взрыв в развивающемся мире сводят на нет даже эти скромные усилия.

Возникает парадоксальная ситуация бега на месте. Когда собираются представительные конференции и круглые столы, провозглашаются «стратегии» и «программы», пишутся монографии, защищаются диссертации, а тропические леса как вырубались, так и вырубаются. И все так же идет накопление атмосферного С02, а прогрессирующий процесс опустынивания и истощения водных источников ставит миллиарды человек перед угрозой дефицита пресной воды.

И как же преодолеть эту «заколдованную дистанцию», отделяющую «правильные» слова от давно назревшего и не терпящего отлагательств дела? Тем более что и время объективно работает против человечества.

Вопросы такого рода наверняка мелькают в голове небезразличного читателя, и авторам этой книги, конечно, их также не обойти. Хотя кое-что на эту тему было уже сказано выше. И об отсутствии доброй воли у большинства современных лидеров, и о неспособности мыслить глобальными экологическими категориями, подменяемыми озабоченностью сегодняшним днем и сегодняшними же преимущественно локальными проблемами, и т.д.

Однако устойчивое развитие – это ведь не только «планов громадье», грандиозный проект по стабилизации окружающей среды на планете. Это еще и великая идея перестройки всей современной цивилизации из разряда тех, что движут народами. И как всякая таких масштабов идея, оно не может реализоваться одной лишь волей политических или государственных лидеров без широкого встречного движения со стороны самых разных национальных и общественных слоев, хотя, возможно, оно и не скоро сделается достоянием подлинного большинства населения.

А если поискать для него какую-то историческую аналогию, то можно, пожалуй, вспомнить и раннее христианство первых веков нашей эры, и совсем близкое нам по времени движение за социальное равноправие под знаменем марксизма конца XIX – первой половины XX века. Соразмерные по масштабу своих амбиций и тому глубочайшему влиянию, которое они оказали на судьбы мира, они характеризовались вместе с тем и решительным неприятием существующего порядка вещей, что отчасти роднит их с некоторыми нынешними радикальными «зелеными» движениями.

Но великие идеи сильны прежде всего своей позитивной стороной. И стороной этой как в том, так и в другом случае было строительство «Царства Божия» – только у христиан на небе, а у коммунистов на земле, причем последнее рухнуло уже на наших глазах, не выдержав испытания жизнью и временем. «Небесное царство» оказалось, по-видимому, куда прочнее, хотя и растеряло за последнюю пару сотен лет немалую долю своих приверженцев.

Ну а что же могут предложить в этом плане сегодняшние экологи? Ведь их «доктрина» – это не столько стремление переделать наш несовершенный мир, сколько вполне прагматичное желание его сохранить. К тому же она питается не от внутренней эмоциональной убежденности, как то всегда почти бывало с трансформационными учениями прошлого, а впервые имеет под собой прочное естественнонаучное обоснование, то есть исходит из достоверного знания и реалий сегодняшнего дня. И знание это говорит о том, что простое инерционное развитие в духе последних двух-трех столетий неизбежно приведет человечество к глобальной экологической катастрофе.

Четверть века назад основатель Римского клуба Аурелио Печчеи, один из тех, кто первым осознал реальность угрозы, нависшей над человеческим родом, писал: «Поскольку проблема, возникшая на этой критической стадии его развития, находится внутри, а не вне человеческого существа, взятого как на индивидуальном, так и на коллективном уровне, то и ее решение должно исходить прежде всего и главным образом изнутри его самого» [Печчеи, 1985].

Двадцать пять лет, прошедшие с той поры, конечно, сильно преобразили лицо нашего мира, но, к сожалению, мало что изменили в сфере тех опасных тенденций, привлечь к которым внимание современников стремился великий итальянец. И, что прискорбнее всего, – не повернули человечество лицом к проблеме, которую оно как бы замечает и не замечает и, во всяком случае, живет другим, не слишком обращая внимание на разного рода апокалиптические предсказания.

Правда, нельзя сказать, чтобы в ладу с самим собой, задыхаясь в смоге своих многомиллионных городов, страдая от разгула террора и череды участившихся техногенных катастроф, но худо-бедно справляясь пока со всеми преследующими его напастями, а главное – неустанно двигая вперед научно-технический прогресс, несущий людям такие блага, которые и не снились их отцам и дедам.

Что же до тревожных экологических прогнозов, то мало ли было в истории всевозможных «эсхатологических эпидемий»? Скорого «конца света» ждали, например, первые христиане, а в середине прошлого тысячелетия это ожидание лихорадило буквально всю средневековую Европу.

И все же предостережения экологов стоят в этом ряду особняком, поскольку имеют под собой, как уже было сказано, естественнонаучное основание. А самоуспокоенность, как известно, не лучший советчик. И вот почему, на наш взгляд, так необходимо спешить, чтобы больное человечество согласилось принимать горькие лекарства, пока они еще эффективны.

Но как, спрашивается, уменьшить тот страшный антропогенный пресс, которому подвергается глобальная окружающая среда, если подавляющее большинство стран и сегодня всего больше озабочено проблемой ускорения своего экономического роста? И если, сколько бы ни произносилось громких слов в защиту природы, люди в своей массе тут же забывают о ней, коль скоро дело доходит до принятия каких-либо экономически или социально значимых решений? Точно так же, как остаются лишь добрыми намерениями любые экологические проекты, вступающие в конфликт с текущими интересами людей, которые они преследуют в своей повседневной жизни.

Очевидна, во всяком случае, глубокая правота приведенных здесь слов А. Печчеи, что проблема такого рода действительно не может быть разрешена без кардинальной психологической перестройки самого человека. Без переориентации системы его ценностей. Без коренного поворота в его отношении к «бесполезной» дикой природе, а также к находящимся за временным горизонтом его существования наследующим ему поколениям.

Ведь мы – единственные из всех населяющих землю существ, кто живет не только сегодняшней минутой, но в большей степени завтрашним днем, весьма от нее удаленным. Это ощущение длящейся связи поколений, уверенности, что кто-то примет в свои руки и понесет дальше бесценную для нас эстафету, – непременное условие полноценности бытия человеческого социума, вне которого его ждет неизбежная духовная деградация и оскудение.

В последние два или три десятилетия в рамках экологического движения выделился целый ряд школ и направлений, в которых пропагандируется идея биоцентризма, то есть подчинения всей деятельности человека даже не интересам охраны окружающей природной среды, а интересам самой природы.

«Я надеюсь, – пишет главный редактор Гуманитарного экологического журнала (Киев) В.Е. Борейко, – что современная идея дикой природы, концентрируя в себе ценности дикой природы, <...> веру в дикую природу как священное пространство, как Совершенно Иное, и актуальность скорейшей защиты дикой природы ради нее самой, превращается в новую и действенную идеологию природоохранного сообщества, способную спасти оставшиеся участки дикой природы».

И он же выступает за создание радикальной экологической организации «Воины дикой природы» в духе американской «Прежде Земля!», которая бескомпромиссно отстаивала бы «права и свободы» дикой заповедной и незаповедной природы. «По-видимому, такая организация должна быть в определенной степени религиозной. То есть ее активисты могут исповедовать особую религию природоохраны – почитая дикую природу как священное пространство» [Борейко, 2002].

Да простит нас уважаемый автор, но все это кажется нам немножко смахивающим на игру, так же как и обряд посвящения в «Прежде Земля!» (кстати, подозрительно напоминающей религиозную секту), требующий от вступающих в нее юношей разобрать до винтика бульдозер или какую-нибудь другую «зловредную» технику. Да, можно любить и боготворить природу, можно восторгаться и благоговеть перед ней, но обожествлять?.. Ведь для этого нам, рационально мыслящим людям XXI века, надо по меньшей мере вернуться к мифологическому сознанию наших языческих предков. А как заметил еще Гераклит (тоже, между прочим, язычник), нельзя войти дважды в одну и ту же воду.

Что же касается подобной «пещерной» трактовки биоцентризма, то она требует от человека, по сути, невозможного. Ведь преобразование окружающей природной среды применительно к его нуждам и потребностям в процессе трудовой, предметно-практической деятельности есть необходимое условие и, вместе, способ существования человечества как социализированного вида. Так что антропоцентризм был и, по-видимому, останется органически присущей ему чертой, а его носитель всегда будет преследовать на этой земле свои особые, человеческие интересы.

Другое дело, что тот примитивный антропоцентризм, объявлявший человека «венцом творения», действительно более нетерпим в наши дни и требует коренного переосмысления в пользу значительно более скромного места, которое занимает, или, по крайней мере, должен занимать на Земле Человек Разумный, дабы не подрубать «сук» своего собственного существования (называть ли это биоантропоцентризмом или как-то еще иначе, пусть решают философы). Но, конечно, не в рамках искусственно созданного вероучения, а на путях трансформации изжившей себя и не отвечающей сегодняшним реалиям этической системы, или систем – если смотреть на человечество как на сумму христианской, мусульманской и прочих цивилизаций. Хотя и такое потребует от него немалых усилий и огромного духовного напряжения.

Вообще говоря, горнило этической трансформации люди в своей истории проходили уже не раз (как, скажем, при переходе от язычества к монотеизму), причем от способности к этой внутренней перестройке зависели зачастую жизнь и существование целых племен, культур и цивилизаций. Собственно, эта культурно-нравственная селекция и обусловила во многом облик нашего сегодняшнего мира, в силу чего сумели сохранить себя в потомстве именно те нации и народы, что оказались способны – в том числе и за счет психологической перестройки – творчески ответить на тот или иной природный либо иноплеменный вызов (по А. Тойнби).

Точно так же и нынешнее поколение стоит теперь перед беспрецедентным экологическим вызовом, и потребность пересоздать свою этику применительно к задачам сбережения природной среды диктуется нам извне, то есть представляет собой объективно действующую, а не выдуманную в кабинетах потребность. Человек, как заметил по этому поводу Л.Н. Гумилев, приспосабливается к природным условиям иначе, чем другие виды: заселяя новый регион, он изменяет не анатомию и физиологию, а стереотип поведения [Гумилев, 2001].

О необходимости духовного обновления рода человеческого, погрязшего в грехе или изменившего своему Богу, возвещали, например, библейские пророки: «Как клетка, наполненная птицами, домы их полны обмана; через это они возвысились и разбогатели. Сделались тучны, жирны, переступили даже всякую меру во зле, не разбирают судебных дел, дел сирот; благоденствуют и справедливому делу нищих не дают суда» (Иер. 5. 27–28).

Однако за всеми подобными обличениями стояло, как правило, смутно сознаваемое рассогласование между изменившимися условиями бытия и сложившейся этической системой. Ее предписания и запреты становились объективно невыполнимы или же вредны, а вместе с тем многое из разрешаемого или поощряемого ею начинало угрожать благу (в предельном случае – существованию) данного социума. При этом благо и вред трактовались прежде всего как категории этические, частные случаи проявления Добра и Зла. В конечном итоге наложение старой этической системы на новую реальность обнаруживало ее неистинность, воспринимаемую главным образом этически, что и служило стимулом для оформления и кристаллизации нового этического кодекса.

Такова в основных чертах схема трансформации этических систем в ходе эволюционно-поступательного развития человечества, и переживаемый ныне кризисный этап, в общем и целом, принадлежит этому же ряду. И все-таки есть моменты, в корне отличающие нынешнюю постановку вопроса от всего, что имело место в прошлом.

Это, во-первых, глобальный характер обсуждаемой этической системы. И хотя тенденция к экспансии (глобализации) присуща многим мировым религиям, но этические нормы и правила оставались по преимуществу внутренним делом каждого отдельного этноса. Однако на этот раз речь может идти именно об этосе глобального мира, будущее которого всецело зависит от того, сумеет ли он приобщить к идеалам и ценностям устойчивого развития большинство народов Земли, имея в общем знаменателе задачу выживания человечества [Данилов-Данильян, 1999].

Другой же ее отличительной особенностью следует назвать сопряжение в ней этического и естественнонаучного начала. Быть может, впервые в человеческой истории экологи нашли общую для них точку отсчета – природную причину, императив, побуждающий к пересмотру нравственных ориентиров, когда обычный для всех трансформационных эпох мотив «так жить нельзя» обретает новое, экологическое звучание. При этом практическое следование морально-этическим постулатам более, чем когда-либо раньше, диктуется рациональными, видимыми причинами, опосредованными научным знанием и опытом (хотя доверие к научному знанию тоже, в общем, этическая категория, только не всегда включаемая в оформившийся кодекс).

Так что же, усмехнется скептически настроенный читатель, еще одна нравственность «на заказ», в духе тех, что в XX веке пытались насаждать чуть не на одной трети земного шара? Или, может быть, очередная греющая сама себя социальная утопия?

Но повременим с приговором: ведь справедливость или несправедливость его сумеет, в конце концов, определить лишь время. Нам же пока хотелось бы обратить внимание на другое.

В 1946 г. в эмигрантском «Новом журнале» была напечатана статья известного российского христианского философа СЛ. Франка «Ересь утопизма», посвященная искусу утопического миропереустройства, торжествовавшего свою, как казалось тогда, окончательную победу на территории Советского Союза и пустившего цепкие ростки в сопредельных ему странах. Едва ли ее автор рассчитывал быть услышанным советскими лидерами – скорее его выступление было адресовано некоторым западным интеллектуалам, находившимся под обаянием коммунистического гипноза, усугубленного только что одержанной победой во Второй мировой войне.

«Дело в том, – говорит в ней Франк, – что само устройство человеческой жизни – мир социальной жизни – в некоторых общих своих условиях <...> есть выражение подчиненности человека силам космического порядка». И «всякий замысел отменить или уничтожить эти общие формы человеческой жизни <...> есть выражение неправомерной, противоестественной гордыни человека, его титанического стремления собственными силами построить совершенно новый мир».

«Общественные реформы нужны и осмысленны, – продолжает он, – <…> поскольку они создают лучшие условия для <...> дела свободного внутреннего духовного перевоспитания человека; но для того чтобы исполнить эту свою функцию, они должны считаться с реальным состоянием человека, а не быть замыслом насильственной его перемены» [Франк, 1946].

Реальное состояние человека... Признаться, эта последняя фраза постоянно витала над нами в процессе написания настоящей главы. Вот он, неизвестный элемент в цепочке доказательств, который в конечном счете и будет определять успех или неуспех устойчивого развития, а также утопичность или реалистичность связываемых с ним широкомасштабных замыслов (хотя не о «гордыне», конечно, может в данном случае Идти речь, а лишь о понятной озабоченности вопросами выживания человечества).

В самом деле, кто скажет, какими сторонами своей натуры – косной и пластичной, доступной голосу разума и погруженной в мир слепых страстей и инстинктов, мелко эгоистичной и способной на забвение себя ради общего дела – обернется еще этот «реальный человек» планеты перед лицом экологического вызова?

Во всяком случае, как пишут авторы «За пределами роста», «правды не знает никто». И не случайно они, «компьютерщики», привыкшие подкреплять свои выводы математически выверенными моделями, на последних страницах своей книги задаются целым рядом вопросов в совсем не свойственной их профессии гуманитарной манере:

«Действительно ли возможны те перемены, к которым мы призываем в этой книге, будь то более эффективное использование ресурсов или большее сострадание? Может ли в действительности мир замедлить приближение пределов и избежать коллапса? Достаточно ли для этого времени? Достаточно ли средств, технологий, свободы, дара предвидения, чувства общности, ответственности, воображения, дисциплины и любви в глобальном масштабе?» [Медоуз и др., 1994].

Причем вопросы эти, как предупреждают и сами авторы, скорее всего не имеют пока ответов.

Примечания

1 Примерно аналогичное соотношение имеет место и в английском языке. Так, to grow означает расти, всходить, увеличиваться в размерах, обладать растущим влиянием, а в переходном значении – вызывать рост, развиваться. А вот смысловая парадигма to develop: в переходном значении – делать активным, способствовать росту чего-либо, делать доступным или пригодным к использованию (в том числе для коммерческих целей), расширять процессом роста (развить сильную организацию); в непереходном значении – пройти через процесс естественного роста или развития путем последовательных перемен, постепенно проявиться, развиться (Meriam-Webster Dictionary).